Нассим Талеб и его черные лебеди

27–28 ноября на московском Synergy Global Forum в ″Олимпийском″, а 30 марта - 01 апреля следующего года в тбилисском Radisson Blu Iveria Hotel выступит один из самых известных современных философов Нассим Талеб.

В своей знаменитой книге ″Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости″ Нассим Талеб задается вопросами, как жить и действовать в мире, который мы не понимаем, и как вступить в борьбу со случайностью и неизведанностью, которая включает в себя его теорию ″черного лебедя″ о непредвиденных и редких событиях. Согласно Талебу, почти все события, которые имеют значительные последствия для рынков, глобальной политики и жизни людей, совершенно непредсказуемы.

″До открытия Австралии жители Старого Света были убеждены, что все лебеди – белые. Их непоколебимая уверенность вполне подтверждалась опытом. Встреча с первым черным лебедем, должно быть, сильно удивила орнитологов (и вообще всех, кто почему-либо трепетно относится к цвету птичьих перьев), но эта история важна по другой причине. Она показывает, в каких жестких границах наблюдений или опыта происходит наше обучение и как относительны наши познания. Одно-единственное наблюдение может перечеркнуть аксиому, выведенную на протяжении нескольких тысячелетий, когда люди любовались только белыми лебедями. Для ее опровержения хватило одной (причем, говорят, довольно уродливой) черной птицы″, - пишет Талеб.

Нассим Талеб родился 1 января 1960 года в ливанском Амионе. Его предки и по материнской и по отцовской линии принадлежали к сирийско-православной общине – последнему форпосту Византии в Северной Сирии, которая включала в себя то, что сейчас называется Ливаном. ″Мы происходим из района оливковых рощ у подножия ливанских гор. Мы вытеснили в горы христиан-маронитов в знаменитой битве при Амиуне (откуда и вышел наш род). Со времен вторжения арабов в VII веке мы жили с мусульманами во взаимовыгодном мире, лишь изредка тревожимые ливанскими горными маронитами. В результате некоего хитроумного договора между арабскими правителями и византийскими императорами мы ухитрялись платить налоги обеим сторонам и пользоваться защитой и тех и других. Так нам удалось прожить спокойно и без больших кровопролитий почти тысячу лет: нашей последней серьезной проблемой были крестоносцы, а вовсе не арабы-мусульмане″, - рассказывает Талеб.

″Страна под названием Ливан, в которой мы внезапно очутились после падения Оттоманской империи в начале XX века, со всех точек зрения представлялась стабильным раем; кроме того, ее граница была проведена так, чтобы большинство населения составляли христиане. И тут люди вдруг загорелись идеей единого национального государства. Христиане убедили себя, что они находятся у истоков и в центре так называемой западной культуры, но при этом – с окном на Восток. Оставаясь в шаблонных рамках статичного мышления, никто не принимал во внимание разницу в уровне рождаемости внутри общин; считалось, что небольшое численное превосходство христиан сохранится навсегда″, - пишет Нассим Талеб.

С ранних лет он был идеалистом-бунтарем и воспитал в себе аскета, которого корежило от кичливого богатства, тяги к роскоши и от одержимости деньгами. Он посещал французский лицей, чей аттестат зрелости мог тягаться с лучшими из полученных во Франции, даже в отношении французского языка. Там преподавали чистейший французский: как в дореволюционной России, левантинские аристократы христианской и иудейской веры от Стамбула до Александрии говорили и писали на классическом французском – языке ″избранных″. Особо привилегированных отправляли учиться во Францию, как, например, обоих его дедушек.

В 15 лет Талеб попал в тюрьму за то, что во время студенческих волнений якобы замахнулся на полицейского куском асфальта. Ситуация была специфическая, поскольку его дед в тот момент занимал пост министра внутренних дел и именно он подписал приказ о подавлении бунта. Одного из бунтовщиков застрелили, когда полицейскому угодил в голову камень, и он в панике открыл беспорядочный огонь. Нассим был в числе заводил и возликовал, когда его схватили, в то время как его друзья страшно боялись ареста и реакции своих родителей. Правда, всех быстро отпустили.

Тадлеб считает, что тогда он продемонстрировал способность биться за принцип, не отступая ни на шаг ради спокойствия или удобства других. Одно дело – шокировать общество вызывающими прикидами и совсем другое – доказать свою готовность претворять убеждения в действия. Объявив о своем аресте, он убил еще одного зайца: избавил себя от необходимости демонстрировать обычное подростковое бунтарство. Нассим сообразил, что гораздо выгоднее быть ″разумным″ пай-мальчиком после того, как ты уже доказал способность действовать, а не только болтать.

До гражданской войны 1975—1990 годов Ливан был процветающим государством, финансовой и банковской столицей арабского мира с преобладающей долей христианского населения, за что получил неофициальное название "Ближневосточная Швейцария". Ливанский ″рай″ рухнул внезапно – хватило нескольких пуль и снарядов.

Талеб уехал из Ливана в США еще подростком, но поскольку там осталось много родственников и друзей, часто возвращался, особенно во время военных действий, задаваясь вопросом, как можно было предсказать, что народ, который казался образцом терпимости, в мгновение ока превратится в толпу варваров. Он пришел к выводу, что история и общества продвигаются вперед не ползком, а скачками, хотя историки верят в предсказуемые, мелкие, постепенные изменения. Обстоятельства побуждали Нассима к изучению теоретических и общих работ о природе войн и конфликтов - он пытался проникнуть в нутро истории, понять механизм той гигантской машины, которая генерирует события.

Во время ливанской войны Талеб заметил, что журналисты имеют тенденцию группироваться, причем не столько вокруг одинаковых мнений, сколько вокруг одинаковых методик анализа. Они придают значение одним и тем же наборам обстоятельств и подразделяют реальность на одинаковые категории. Прежде черта проводилась между Средиземноморьем и неСредиземноморьем (то есть между оливковым и сливочным маслом), а в 1970-е годы она вдруг разделила мир на Европу и неЕвропу. Поскольку границу между ними обозначил ислам, никто не знал, куда отнести арабов христианского (и иудейского) вероисповедания.

Через несколько лет после начала ливанской войны Талеба, двадцатидвухлетнего учащегося Уортонской школы экономики, посетила мысль об ″эффективных рынках″ – мысль, заключавшаяся в том, что невозможно извлекать прибыль из находящихся в обращении ценных бумаг, поскольку это инструменты, автоматически инкорпорирующие всю доступную информацию. Доступная публике информация бесполезна, особенно для бизнесмена, поскольку цены, как правило, уже включают всю подобную информацию; то, что известно миллионам, не дает вам реального преимущества. Кто-нибудь из сотен миллионов потребителей новостей, скорее всего, уже купил заинтересовавшие вас бумаги и тем самым поднял цену. Поняв это, он полностью отказался от газет и от телевизора, что сэкономило ему массу времени.

Каким образом человека, мечтавшего стать философом или исследователем философии истории, занесло в бизнес-школу, причем в такую, как Уортон, неясно. Но именно там он начал осознавать, что его будет занимать в жизни - невероятное событие с серьезными последствиями. В первые годы обучения в Уортоне интересы Нассима приобрели четкую, но необычную направленность - он обдумывал, как получать прибыль, делая ставку на редкие и неожиданные события.

19 октября 1987 года, когда индекс Dow Jones упал на 22,6%, Талеб заработал на торговле акциями около 40 млн долларов. В тот день, по истечении четырех лет после окончания Уортона он, работая в инвестиционном банке ″Кредит Сю-исс Фёрст Бостон″ на Манхэттене он стал свидетелем тяжелейшего финансового потрясения: крупнейшего обвала рынков в современной истории. Обвал не был реакцией на какие-то конкретные новости. Накануне ничто не указывало на его вероятность. Это был типичный ″черный лебедь″, хотя тогда философ еще не придумал ему названия.

Люди плакали, кто-то покончил с собой, выбросившись из окна своей квартиры. Для Талеба это было подобие Ливана, только перевернутое: пережив и то и другое, он с изумлением обнаружил, что финансовые неприятности могут деморализовать сильнее, чем война.

После этого Талеб устроил свою жизнь так: работал по минимуму, но интенсивно и с увлечением, сосредоточивался только на высокотехнических аспектах, не посещал деловых встреч, избегал компании ″успешных людей″, не читающих книг. Ему требовался покой для возведения своей философской системы, основанной на идее ″черного лебедя″.

Финансовый успех Талеба в сочетании с предыдущими прогнозами способствовали его популярности и продвижению. Лауреат Нобелевской премии Дэниель Канеман предложили включить имя Талеба в список лучших представителей интеллигенции, со ссылкой "Талеб изменил способ многих людей думать о неопределенности, особенно на финансовых рынках. Его книга ″Черный лебедь″ является интересным и смелым анализом того, каким образом люди пытаются осмыслить неожиданные события". В книге он фактически предсказал глобальный банковский кризис, и, следуя своему прогнозу, в 2007-2008 годах он заработал на бирже полмиллиарда долларов, после чего полностью посвятил себя вопросам философии случайностей.

″Мы любим упрощать, то есть сводить многомерность событий к минимуму. Мы предпочитаем сжатые истории необработанной правде. Результатом является извращенное представление о мире, особенно когда речь идет о редком явлении… Сочетание малой предсказуемости с силой воздействия превращает ″черного лебедя″ в загадку. Многие ″черные лебеди″ явились в мир и потрясли его именно потому, что их никто не ждал… Наша неспособность к прогнозам в среде, кишащей ″черными лебедями″, вместе с общим непониманием такого положения вещей, означает, что некоторые профессионалы, считающие себя экспертами, на самом деле таковыми не являются. Проблема в структуре нашего сознания - мы не постигаем правила, мы постигаем факты, и только факты. Мы презираем абстрактное. Беда в том, что мир гораздо менее линеен, чем мы привыкли думать и чем хотелось бы верить ученым″, - считает Талеб.

В своих прогнозах на ближайшее будущее он утверждает, что пока не стоит опасаться третьей мировой войны, поскольку страны, которые могут себе позволить вести ее, предпочитают делать этой чужими руками. Самым большим риском для землян сегодня философ считает эпидемии. Что же касается политики, то Талебу симпатичен российский президент. "Глядя на противостояние Путина с другими лидерами, я понял, что у домашних (и стерилизованных) животных нет ни единого шанса против дикого хищника″, - пишет он, объясняя свои выводы вмешательством России в конфликт вокруг Сирии, решение о котором Путин принял на свой страх и риск, понимая, чем для него это обернется. Россия вообще нравится Талебу. Он считает, что здесь живут люди, которые работают не ради денег, а ради некой абстрактной идеи, что вполне вписывается в его философскую теорию.

Талеб свободно владеет английским, французским и арабским языками, говорит на итальянском и испанском, читает классические тексты на греческом, латыни, арамейском, древнееврейском и ханаанском и продолжает утверждать, что миром движет аномальное, неизвестное и маловероятное с нашей нынешней, непросвещенной точки зрения. ″Несмотря на прогресс и прирост информации – или, возможно, из-за прогресса и прироста информации, – будущие события все менее предсказуемы″, - утверждает философ.